Локация № 1 (параллель).

[.Wolf]

Фандом: Katekyo Hitman Reborn.
Игроки, персонажи, штрих-коды и повреждения:
Волк был добр и повреждений нет ни у кого. Все целы.
1.  Yamamoto Takeshi - Ямамото Такеши - штрих-код на лбу.
2.  Zato - Занзас - штрих-код на ладони.
3.  requiem rain - Савада - штрих-код между ключицами.
4.  Das Rheingold - Скуало - штрих-код на солнечном сплетении.
5.  теория Эроса - Реборн - штрих-код на локте.
6.  Karamelle - Энма - штрих-код под левым глазом.
7.  Elpi_Death - Фуута - штрих-код на спине между лопатками.
8.  Uno sguardo verso il Cielo - Блюбелл - штрих-код на груди.
9.  Nikaris - Секондо Вонгола - штрих-кода нет.


Кролики/Волки высланы.
Волк сделал выбор.
Состояние - играем.

Локация:
Двухэтажное здание с заколоченными окнами. Все двери в здании открываются при помощи штрих-кодов. Штрих-коды есть у всех игроков. Одним штрих кодом можно открыть только одну дверь. Эту же дверь можно открыть этим же штрих-кодом в последствии. Открыть дверь можно только снаружи.
Цифры соответствуют списку игроков.

Подозревать и убивать тех, кого заподозрили как Волка, можно любого.

Все сверх способности в наших играх не работают. Заочно можно считать, что Волк нашел способ их выключить\погасить\подавить. Ваш персонаж ПОЛНОСТЬЮ БЕЗОРУЖЕН.

запись создана: 24.08.2011 в 17:01

@темы: завершено, игра

Comments

[.Wolf]

Каждому Волк оставил по подарку.
1. Ямамото Такеши - отвертка в руке.
2. Занзас - карта первого этажа (см. описание локации) в нагрудном кармане.
3. Савада - Мобильник без сим-карты
4. Скуало - в кармане брюк музыкальная шкатулка. Верхний ящик с балериной, нижний ящик для украшений, а в нем

записка

, напечатанная на принтере
5. Реборн - пистолет с одной пулей, холостой.
6. Энма - фонарик в кармане.
7. Фуута - полулитровая бутылка с водой (отравленной)
8. Блюбелл - таймер с обратным ходом. Осталось 10 часов.
9. Секондо Вонгола - вокруг его шеи завязана веревка, характерным узлом.

Все персонажи TYL!

[erskyn]

Постепенно возвращаясь в сознание, Ямамото понял: что-то было не так. Чувствовал он себя далеко не радужно: голова гудела, немного тошнило, пересохло в горле, - в целом складывалось чувство, что его стукнули по голове чем-то тяжелым и несколько дней держали без воды. Парень, щурясь, тяжело приподнялся на локтях и попробовал вспомнить, что происходило до того: возможно, был бой, кому-то требуется помощь, он отрубился в самый неподходящий момент... Но вскоре Ямамото понял, что не помнит совершенно ничего о том, что предшествовало пробуждению в этом помещении.
От этой мысли он резко вскочил, садясь, и приложил ладонь к голове, которую снова прошило пульсирующей вспышкой боли. Вокруг было темно, но глаза привыкали к обстановке, и понемногу Ямамото стал различать окружающие его предметы. После чего не без удивления обнаружил себя сидящим на полу довольно старого, явно давно никем не используемого сортира. Тут было сыро, холодно и довольно неприветливо.
Что-то дзынькнуло о плитку и покатилось, пересчитывая гранеными боками стыки. Ямамото опустил взгляд; рядом с его ладонью лежала совершенно простая отвертка.
«Они надо мной смеются», - он протянул за ней руку, намереваясь взять, но обратил внимание на собственные пальцы.
Колец не было. На секунду Такеши охватило что-то вроде испуга, но он сумел с собой справиться и унять судорожно заколотившееся сердце. На всякий случай он проверил все свои карманы, но, судя по всему, действительно был полностью обезоружен.
«Я в плену?»
Внимание привлекло вялое шевеление в другом углу помещения. Ямамото присмотрелся, мгновенно хватаясь за отвертку, если придется защищаться, но по копне светлых волос, рассыпанных по грязному полу, узнал Сквало. Осторожно поднявшись, - голова закружилась - он двинулся к ним, напоминая себе, что это может быть иллюзия или подстава.
Во втором человеке Ямамото узнал босса. Рука с отверткой, зажатой на манер кинжала, опустилась сама собой.
- Ребята! - позвал он, опускаясь между ними на корточки, и, сунув своё страшное оружие в карман, проверил пульс обоих. Кажется, они были в порядке, и у Ямамото на секунду отлегло от сердца: во всяком случае, он был не один. Хотя подбор пленных кадров его удивлял: обычно он либо проводил время со Сквало, либо с Цуной, и смешивать эти два мира не приходилось. Вонгола редко контактировала с Варией сама по себе, и уж тем более сложно было представить, какие дела имели друг к другу эти двое.
Ах, да. Кольца. Ямамото слегка потормошил Цуну за плечо, решив, что тот не будет злиться после не самого приятного пробуждения, и скосил взгляд на его руки. Н-да, силен же был противник, если сумел обезвредить Десятого босса великой Вонголы...

[Zato]

Спина затекла и болела, и ей прекрасно ощущались все неровности холодного, продуваемого сквозняками пола. Ощущения для привыкшего к комфорту варийского босса были настолько непривычными, что, кажется, от них он и проснулся.
К ощущениям, более всего похожим на жутчайшее похмелье, бурной юностью несостоявшийся глава Вонголы был подготовлен лучше, так что их воспринял философски. Только вот это не оно. Не перебирать с алкоголем Занзас научился уже очень давно.
Мужчина осторожно, стараясь лишний раз не беспокоить гудящую голову, приподнялся на локтях и принялся раздраженно отплевываться. От мерзкого кисловато-горького привкуса на языке это, впрочем, не избавило. Создавалось полное впечатление, что во рту кто-то сдох и успел разложиться. Почувствовав, что тошнота подкатила опасно близко к горлу, Занзас неохотно прекратил активные движения. Не хватало еще, чтобы его тут вывернуло.
Наркотик это, точно. Только на них у давно морально готового ко всему организма Занзаса оставалась такая отвратно-острая реакция. Его тело категорически не принимало подобную отраву, прозрачно намекая на то хозяину - довольно неприятными способами.
Сочетание всех особенностей сегодняшнего пробуждения давало отнюдь не обнадеживающий результат. Его не осмеливались попытаться похитить даже зеленым пацаном, прекрасно зная, что из такой выходки получится. Теперь это даже не смешно.
- Твою мать, - емко сообщил свои чувства потолку молодой человек и от души шарахнул каблуком по стене, в которую удачно упирался подошвой сапога. Лучше бы на её месте был некто более активно реагирующий, в идеале тот идиот, что додумался опоить самого опасного человека в мире, но и так сойдет. Пока.
Беспокойства по поводу происходящего не было. Редкая по силе злость и желание отвинтить кое-кому голову, напряжение, недовольство, легкое удивление такой феноменальной глупости и даже что-то вроде восхищения столь самоубийственной не то отвагой, не то кретинизмом - бесспорно, но не волнение. Стены предполагаемой тюрьмы выглядели крайне бледно и вряд ли выдержали бы больше одного удара пламенем, а даже если по какому-то недоразумению Занзас и не сможет выбраться сам - его скоро хватятся, и тогда Вария пропесочит всю Италию снизу доверху, но своего босса найдет. Не о чем беспокоиться.
Подняться на ноги удалось только опираясь на стену - постоянно вело в сторону. Сейчас Занзас даже порадовался, что никого из его людей рядом нет. Это унижение он точно неизвестному врагу не спустит. Никто не имеет права делать его слабым.
"Копай могилу, тварь..."
Пистолетов на поясе не обнаружилось - кто-то отстегнул их вместе с кобурой. Логично, кто же оставляет пленникам оружие. Ну и к черту, без них справится.
Тот факт, что пламя можно "блокануть", стал, пожалуй, самым неприятным открытием за последние минут десять. Занзас ошарашенно уставился на собственные руки. Те остались безучастны. Знакомые смуглые ладони, загрубевшие и покрытые мозолями, ничего нового - и ни языка пламени. То, что он умел с детства, не выходило. Хоть в лепешку расшибись.
Врезавшийся в стену кулак также не принес ничего, кроме посыпавшейся с потолка хлипкой штукатурки и содранных костяшек пальцев, да и к цветистой ругани на итальянском комната осталась совершенно равнодушна. На этом, собственно, возможные варианты действий иссякли.
Придется ждать подмогу, сумрачно рассудил Занзас, потирая ноющую после удара кисть. Неприятно, но терпимо. Вот только появившееся впервые за много лет странное ощущение собственной уязвимости немного беспокоило. Человеку, привыкшему всегда держать все под контролем, очень сложно смириться с тем, что кто-то начинает диктовать свои правила.
Молодой человек вспомнил Скуало. Недобрым словом. Мог бы в конце концов получше охранять босса, раз уж взялся, или, если уже прошляпил, так хоть искать в темпе.
Эгоцентризм Занзаса был тем единственным вечным и незыблемым, что не менялось ни в какой ситуации и ни при каких условиях. К сожалению, о том, что Скуало находится совсем недалеко и в столь же бедственном положении, он не знал.
В карманах брюк и форменного кителя, перерытых в надежде найти хоть что-то полезное, оказалось совершенно пусто. Занзас в кой-то веки пожалел, что давно уже имел привычку носить с собой только оружие, даже телефон оставляя у кого-то из подчиненных, заодно выполняющего роль секретаря - чтобы босса не дергали из-за всякой ерунды. Единственную свою находку - сложенный вчетверо лист в нагрудном кармане рубашки, - итальянец повертел в руках и, подумав, сунул обратно. Рассмотреть её в полумраке все равно было практически невозможно, а интуиция ненавязчиво подсказала пока бумажку не выкидывать.
Глаза, понемногу привыкшие к темноте, наконец обнаружили еще одно действующее - а точнее, бездействующее лицо сценки. Растянувшийся на полу худощавый и длинный мужчина в черном костюме за счет последнего словно сливался с окружающей темнотой, потому разглядеть его и вышло далеко не сразу - несмотря на то, что лежал он буквально впритык, едва не касаясь пальцами сапога Занзаса.
Человек показался смутно знакомым. Но и только. Потому Занзас, недолго думая, ощутимо пнул товарища по несчастью (а кто еще тут мог быть? похитители редко валяются без сознания рядом с похищенными) под ребра, тем самым заставляя его заодно перевернуться на спину.
- Доброе утро, - с мрачной издевкой поприветствовал мужчина. Тон намекал на что угодно, но только не на озвученное.

[requiem rain]

Тсуна бы куда уместней смотрелся в пустых коридорах: всегда с «хвостами», сдавая экзамены нелепо и невпопад, всегда в последний момент переписывающий килограммы конспектов, сдающий километры нормативов, возвращая у лени и никчемности многие сутки сна, до этого взяв чрезмерный резерв.
Тсуна бы куда уместней смотрелся в офисах: в форме клерка, не подходящей ему ни по размеру, ни по сути, идущий среди рядов коробок с тонкими матовыми стенами, подталкивающий тележку с канцелярскими предметами и с маленьким блокнотом, чтобы записывать заказы работников на ланч.
Тсуна бы куда уместней смотрелся в гробу... Однако.
Однако Тсуна не сидел в коридорах, умоляя преподавателей дать ему еще один шанс, который «в этот раз точно последний!» – образование было получено экстерном и силой, применяемой к нему самому. Не работал ни там, где хотелось бы, ни там, где моглось – право голоса заморозило, будто Прорыв Точки Нуля сработал изнутри, погружая в лед и холод все стремления и желания.
Единственное, что из этого могло быть, так это похороны. Да и те, судя по всему, сорвались - сейчас Савада уж точно не в салоне дорогого автомобиля с тонированными окнами, который едет под сто километров в час на пути к резиденции Бьякурана Джессо, на пути к самой фееричной фикции всей жизни. По крайней мере, он надеялся, что больше, чем в этот раз, врать ему не придется.
Расчерченный паутинами трещин потолок был где-то далеко-далеко наверху, под самым небом на своей индивидуальной высоте - не больше двух с половиной метров. В последние месяцы многое потеряло былые высоты - говоря в общем смысле. В последние месяцы вкривь и вкось шло чуть более, чем было дозволенно по расписанию в органайзере - говоря в смысле частном. И то, что сейчас под щекой пыльный бетон, где-то красиво сверкающий битым стеклом, выхватывающим свет как будто бы из неоткуда, то, что правая рука чувствовалась чужой и странной из-за зажатого нерва, то, что сухой холод поднимался по позвоночнику к шее, оставаясь в волосах на затылке - всё это не то, чтобы удивляло Тсуну: скорее просто он был готов когда-нибудь проснуться вот так. Особенно, когда в последние месяцы приоритеты, иерархии и планы сбивались от сорока до трехсот шестидесяти градусов. Говоря проще - все летело к чертям. Это, конечно, расстраивало - вместо эспрессо гляссе, вместо дипломатического разговора кровавая зачистка особняков, вместо свежей рубашки утром - багровый бархат обивки деревянного ящика (дорогого ящика - об этом позаботиться Хибари Кея) - но, как говорилось, было привычно. Ко всему привыкаешь со временем. А когда твое время идет в минус с каждым ударом секундной стрелки на циферблате дорогих швейцарских часов, привыкать приходится быстро. Крайне быстро.
К слову, о времени.
Савада, наконец, открыл глаза и подтянул руку. Отстранено заметив, что часов на запястье нет, он чуть вздохнул, но когда взгляд автоматически скользнул и по пальцам, на одном из которых он всегда носил кольцо Неба, и только на этой, правой, руке, Савада нахмурился. Потому что вот это - проблема материальная, угроза реальная и беды потенциальные. «Похищение?» - первое, что приходит на ум, поскольку Тсуна только сейчас кристально ясно понял: он не помнит со вчера ничего. Ни-че-го. «Как не вовремя...»
- Ребята!
Этот оклик радовал сразу по двум причинам: первое - Савада здесь не один, а чем больше людей, тем больше возможности выбраться откуда бы то ни было, второе - голос принадлежал Ямамото, это точно, а значит, в этом неясном здесь и сейчас он, как минимум, с друзьями. Это вселяло надежду более ощутимую, чем если бы очнулся Тсуна с незнакомцами.
Как только Такеши коснулся плеча, Десятый сразу повернулся к нему и только теперь оказавшись на спине, смог в полной мере прочувствовать неудобства, доставленные несчастной руке, по ощущениям напоминавшей бутафорскую страшилку для Хэллоуина. Он немного скривился и повел плечом.
- Ямамото, - лаконично произносит Савада и кажется, будто этим только что подвел какой-то важный итог, но он всего-навсего замолк, чтобы прокашляться - в горле мерзко першило. Видимо, пылью надышался, - Мне бы хотелось сказать «доброе утро», - продолжает он более ровным голосом, - Но врать не люблю.
Тсуна также бросил взгляд на руки Хранителя - как и ожидалось, колец не было.
«Неужели Мельфиоре?.. И что, черт возьми, случилось вчера?»
Решив кое-как осмотреться, учитывая положение, Савада заметил только еще один темный силуэт и такую знакомую копну светлых волос.
- Скуало? - неуверенно спрашивает он, переведя взгляд обратно на Такеши, - Оу, - Тсуна хмурится и пытается всмотреться в лицо друга, - Голова не болит? - тревожно спрашивает он, садясь около Ямамото и указывая на лоб, - У тебя здесь... штрих-код?

Впервые за столько лет Супербия совершенно не помнил, как оказался на полу конкретной локации. Отрывки вроде встречи с Каваллонэ или очередного рейда к вонгольцам давали столько же, сколько может дать ползущая по полу гусеница. Стоп, какая ещё гусеница? Разлепив веки, мечник уставился на собственные волосы, которые при движении тела, само собой, тоже двигались, щекотали щёку и потому раздражали. Отлично, с этим разобрались, осталось понять, какого хрена он, Скуало, делает на полу, если не помнит, как туда ложился. Или как падал, не суть. В любом случае, обмороками он не страдал, да и тёмная узкая комната в планы накануне не входила. Обе ноги упирались в прямую вертикальную поверхность, в которой угадывалась стена, но бедру что-то мешало, оттягивая карман брюк. Эта форма была слишком знакома по ощущениям и звуку материала при движении и потому не позволяла перепутать её с чем-то ещё.
Супербия попытался прислушаться, но гул в ушах этому всячески препятствовал, лишний раз дёргать головой, в которой вместо дельных мыслей кисла какая-то каша, тоже не стоило. Усевшись на полу, вариец первым делом потянулся к карману брюк, так как думал, что это подкинет хоть какую-то зацепку и объяснит, откуда вместо привычных стен незнакомое помещение с унитазом. Твою ж мать, с унитазом?! Глаза действительно не обманывали, рядом, по очертаниям, действительно оказался раздолбаный фаянс.
Второму после Бога в элитном отряде больше ничего от жизни не надо было, только очнуться с гудящей головой на полу какого-то сортира. Стойкий запах сырости подсказывал, что место заброшено N лет как и явно не используется для того, для чего здания строятся. При попытке синтеза ситуации Супербия понял, что ничего не слышит только потому, что не может сосредоточиться из-за гудящей головы, уши тут никаким местом не привлекались, и, насколько он помнил, едва ли это произошло в результате удара чем-то по башке. Голове приходилось испытывать то, что по праву должно называться ударом, а вот настоящий эффект по ощущениям был совершенно незнаком. Хватало и того, что мечнику сейчас было препаршивейше.
Из брюк было извлечено что-то странное. По крайней мере, Скуало не помнил, что когда-нибудь имел при себе нечто подобное - мешающим предметом оказалась небольшая коробочка с шершавой ребристой поверхностью. Каждая такая ерунда должна, по идее как-то открываться, потому вариец, мирясь с гудящей головой, старательно ощупал предмет, но не сразу смог открыть его – чем больше усилий прилагалось, тем сильнее отзывалась на это идиотское дело голова. Хорошо ещё, что боль рано или поздно должна себя исчерпать, это факт, Скуало теперь различал голоса как минимум двух человек в этом сортире.
Мелодия открывшейся шкатулки заставила вздрогнуть – видимо, эту хреновину заездили настолько, что звук она выдавала слишком потрёпанный и режущий уши. Отличное дополнение к происходящему, которое само по себе раздражало. По голосу сидящие рядом были опознаны, как хранитель дождя Вонголы и сам Десятый босс, но и это нельзя было назвать плюсом ситуации. Короче, если ещё раз всё в уме перебрать, получается, что три человека находятся в сортире потрёпанного временем здания после хрен пойми чего накануне, кругом кромешная тьма, а в кармане только хренова шкатулка в дребезжанием вместо обычной мелодии. И если виновник этой ситуации попадётся на глаза, жить ему останется недолго.
- ВОООЙ! Чья это хренова шутка, я спрашиваю?! – крик вышел до смешного хриплым, а под конец голос и вовсе предал, скатившись почти до шёпота. Скорее всего, проваляться на полу пришлось не пару часов. Скуало собирался задать ещё пару вопросов собравшимся здесь, но на какое-то время потерял дар речи – махнув по привычке рукой и не ощутив тяжести меча, он уставился на свою механическую кисть.

Раз. Два. Три. Темно и тихо. В голове совсем пусто и звонко-звонко. Сумрачно. Перед закрытыми глазами - пустота смеженных век и ноющая боль в мимических мышцах. Впрочем, нет, не только в них. Виски - раз, два, три. В темпе вальса отбивает дробь по черепу - раз, два, три. В голове сотни образов и черный сигаретный дым недавнего бара - девушки и мужчины, старики и пожилые мадам, а ну да черт с ними. В голове заложенной бомбой тикает метроном. Раз, два...
Реборн не пил. Вернее как, разумеется Реборн пил, но напиться вдрызг до состояния дружеской беседы с зелеными чертями - боже упаси. Реборн даже с Дечимо пил, было дело. Но не об этом разговор, раз-два-три. Раз, два, три. Тише-тише.
"Надо тише думать," - внезапно осмысленная мысль отдается в звонких сводах капеллы-черепа наивно раскатистыми фанфарами. Гребаная акустика. "Надо. Тише. Думать." Раз. "Надо." Два. "Тише." Три. "Думать." Очень пусто, звонко, тесно и что-то бесцеремонно мешает дышать. Пришедший в сознание, но предусмотрительно не разлепивший век Реборн резонно предполагает, что во всем повинен галстук. Галстук виновен во всем - в неприятной удавке и наверняка покрасневшей коже на тонкой бледной шее, в дьявольском похмелье - похмелье ли?, в свинцовой голове, словно бы нашпигованной пулями - во всем виноват галстук. Два пожизненных галстуку!
Раз. Два. Три. Слева (слева?) слышится тяжелое дыхание, Реборн понимает - он тут, внезапно, не один такой красавец. Почему-то ноет локоть. Галстук в локте виноват. И в тяжести в желудке. И в хронических проблемах с почками. С правой, кажется. Реборн медленно и неторопливо - а куда спешить, жопа, вот она. Пункт назначения достигнут. Реборн неторопливо проверяет каждое сочленение, пытаясь не столько осознать свое положение в пространстве, сколько проверить на вшивость и травмы собственный организм. Кажется ноги на месте. Руки, вроде, тоже. Голова. Жить можно.
"Наркотики." Тяжелые и разведенные - дерьмо куриное, а не наркотики. Киллеру знакомо такое чувство - по долгу службы и бурной молодости, в меньших дозах, но состояние похожее. "Фу, какая гадость, эта ваша заливная рыба!" Реборну кажется, что не помешал бы тазик. А так, он бы лежал раскинув руки-ноги морской звездой еще пару-тройку часов. Но в сортир захочется. А потом и господин полицейский заявится, стуча массивными ботинками по пыльному, бетонированному полу. Почему бетонированному? Потому что серая пыльная крошка липнет к коже, царапает руки. Итальянец чувствует холодный бетон костяшками пальцев. Итальянец чувствует бетон затекшим позвоночником. Бетон, он, наверное, не любит людей. Мизантроп. "Господи~ин прези~идент, что вам снится ноча~ами..."
Кстати, а чьих это рук дело? О, тело слева шевелится, говорит и ругается - Реборну кажется, что сладкому неведению приходит конец. Р-раз и гулко отдается в висках удар по стене. Стене? Черт с ней. Точно, кончился отпуск, подъем, граждане, Трапани через десять минут! Ан нет, лежим, спокойно. Так вот.
Реборн восстанавливает события по мелким разрозненным кусочкам, да ничерта не складывается - темный сигаретный дым и сизый захудалый бар. И дальше как память отшибло. А затекший локоть-то ноет и покалывает. И вот тут Реборн думает, что эт-то то не худший вариант развития событий - совсем жизнь не сложилась, это если находишь себя в грязной, измазанной неизвестным дерьмом, ванной, полной льда, спустя пару суток после "поездки в Тайвань". Почему-то боязно за почки. Но болит локоть и голова. Раз, два, три...
Р-раз! По ребрам носком сапога.
- С добрым утром, - хмурый голос, недовольный. Ну ты, парень, видимо, тоже не на двуспальной кровати под кондиционером очнулся, но пинать-то за что? "Ах ты ж сукин сын," - без энтузиазма отвечает Астралу киллер, по инерции перекатываясь на живот. Ой как голове то нехорошо. О-ой... Реборн медленно, с толком, с чувством и расстановкой приподнимается на локтях.
- Тебе по тому же адресу, ублюдок, - а голос-то сиплый, в глотке-то, будто стая бродячих кошек нассала. "О-ой..." Вот дерьмо. Глаза киллер открывает медленно, поднявшись на вытянутых руках. В идеале сейчас выдернуть бы из кобуры кольт и засадить засранцу несовместимую с жизнью дозу свинца в район печени, но чертова мудрость подсказывает, что нет у Реборна кольта.
Пол. Грязный. Окей, хорошо, грязный холодный пол и на удивление приятное мягкое освещение. Вернее его отсутствие. Уже неплохо. Киллер машинально садится и ищет на затылке шляпу - а вон она, в метре. А тянуться лень - все кости ломит. Итальянец запускает пальцы в волосы на затылке и придирчиво, насколько это позволяет плохо фокусирующийся взгляд, оглядывает помещение. Пол, стены, потолок. Инфернальной ванны со льдом нет, почки не болят - отлично, парни! Мужик. Вернее мужская обувь перед глазами, сороковой с хером размер. Мужи-ик. Реборн делает непростительную ошибку, пытаясь рывком подняться - благо широкое крепкое плечо неподалеку и цепкими пальцами киллер едва успевает относительно ловко придержаться в вертикальном положении.
Реборн своим глазам не верит, но руку деликатно убирает. Занзас. Глаза красные, пропойные, взгляд суровый, шрамы по всей морде, а ля хохлома по сувенирной чашке - точно вариец. И что здесь делает вариец? Видимо, надо спросить, наладить, тассзать, социальный контакт. - Занзас.
Глубокомысленно изрекает Реборн и безапелляционно обрывает фразу на обращении. Надо сказать что-нибудь еще, пока фарс не превратился в трагедию.
- Приятно тебя видеть живым и, на первый взгляд, здоровым, - сложная фраза, длинная. Итальянец инстинктивно проверяет кобуру, чтобы словить пальцами пустоту. Ан нет, не пустоту - пистолет, по ощущениям чужой. Ладно, не мой так чей-то, побережем до лучших времен. Репетитор-киллер склоняется за шляпой и одним движением устраивает ее на непокорной шевелюре, по привычке пряча хитрые зенки. От-ли-и-ично. Остается только не делать резких движений и не смотреть в глаза - в первом случае, потому как чугунный котелок черепа больно нелестно отзывается о своем хозяине при каждом героическом взмахе голове, во втором - ну это же Занзас, это ж психически-неуравновешенный, эмоционально скудный ублюдок, приученный убивать. - Ну, ваши догадки? Предположения?

[Karamelle]

Болит спина. Да, старость - не радость. Хотя постойте, разве двадцать пять лет - старость? Нет-нет, вряд ли, у Козато всё ещё только начиналось. Ну, он во всяком случае в это свято верит.
Энма зажмурился и попробовал перелечь в более удобную позу. Вся спина очень аккуратно и громко хрустнула вдоль позвоночника, каждым своим позвонком, а каждый сухой щелчок кости отдавался неприятным скрипом. Да ещё ныла левая лопатка. Это же в какой неудобной позе надо было спать, чтобы всё так болело? Парень перевернулся на спину и потянулся, заставив свою несчастную спину похрустеть ещё немного и с недовольством обнаружил, что левая рука онемела и он почему-то одет в уличную одежду. «Это же чем я вчера занимался, чтобы заснуть прямо вот так?» Растирая затёкшую руку и морщась от холодных колючек озноба в ней, Энма разлепил глаза, чтобы посмотреть в окно и на глазок определить, какое сейчас время суток, сколько он спал, и где сейчас могут находиться члены его семьи, которые могут рассказать склерозному боссу о том, что с ним такого странного и страшного приключилось, что он ничего не помнит. Конечно, он мог получить небольшое сотрясение мозга (опять!) и оттого всё забыть, но вдруг...
Открытие глаз Энме ничего не дало. Вообще, хоть открытые, хоть закрытые глаза, всё равно вокруг была кромешная тьма. Такой не бывает даже в самую тёмную ночь, если ты живёшь в городе, всё равно в окно будут светить вывески магазинов, фонари и прочая городская иллюминация.
Повертев головой и проморгавшись как следует после сна, Энма понял ещё, что лежит на полу. Оттого-то у него и заболела спина, не мудрено. Но что он делает на полу? Что за помещение? Сотни вопросов и ни одного ответа. «Чудесно, ещё одна передряга», - подумал Козато, принимая вертикальное положение. Он уже столько раз попадал во всякие страшные и опасные ситуации, что сил его не оставалось бегать, прыгать, суетиться, искать помощи или что-то там ещё. Пошарив по карманам джинс и не обнаружив там мобильника, которым можно было бы себе подсветить темноту, босс Шимон не удивился. Хотя он точно помнил, что телефон у него всегда с собой - великое ли это дело, вытащить его из кармана у спящего? Вздохнув, Энма выпрямил спину, так как сгорбившись он сделал себе только больнее и приготовился, во-первых, ждать, пока глаза хотя бы немного привыкнут к темноте, а во-вторых, много, очень много думать и вспоминать.
По привычке он сунул руки в карман толстовки на животе, тихо икнул от лёгкого испуга и моментально вытащил руки обратно. В кенгуряшке обнаружился неуставной предмет, которого там быть не должно. Адельхейд в детстве очень строго учила Энму о том, что с незнакомыми дядями и тётями никуда ходить нельзя, подарки их принимать тоже запрещается, да и говорить с ними не стоит. И вообще, некоторая подозрительность всегда идёт на пользу, особенно когда в кармане, где никогда и ничего не лежит, вдруг находится какая-то левая штуковина!
Ощупав его через ткань, Козато пришёл к выводу, что это не очень похоже на пистолет, бомбу или лазерный меч и признал объект условного безопасным, после чего осторожно вытащил из кармана. Глаза к темноте так и не привыкли, так что осматривать свою находку приходилось только на ощупь. Опасной штуковиной, не пойти откуда взявшейся, был фонарик, чему Козато несказанно обрадовался. «Если ты ещё и работаешь - то вообще замечательно», - Энма нажал на кнопку, дающую спасительный свет. Фонарик работал, говорил и показывал, вот только от этого парню становилось не легче. Совершенно не знакомый коридор, совершенно не знакомые стены и двери. Вся обстановка совершенно ни о чём не говорит. Ну, только о том, что дом похоже заброшен.
Посветив туда и сюда, Энма обнаружил, что не один. Неподалёку от него лежал парень, а ещё чуть дальше - полуголая девочка. Восхитительный набор, надо сказать! И что он тут забыл?.. «Кто все эти люди? Где мои вещи?», - поднявшись с насиженного места, Энма подошёл к парню, присел рядом и проверил, жив ли он. Оказалось, жив. Потом тем же нехитрым способом проверил наличие дыхания у девочки, подтащил её поближе и потряс за плечи обоих.
- Подъём, ребята. Кажется, мы попали.